Сорокин метель скачать fb2

Dating > Сорокин метель скачать fb2

Download links: → Сорокин метель скачать fb2 → Сорокин метель скачать fb2

Примечание от Скверная привычка сработала. Куда ж нынче ехать, тут нет возможности никакой, а как же.

Но после того как его отпускает, в организме начинается подъем. Подобно знаменитым произведениям русской классики о путешествии по родным просторам, эта маленькая повесть рисует большую картину русской жизни и ставит философские вопросы, на которые не дает ответа. Издание на плотной белой бумаге, на обложке поблескивает лаком спиральный завиток метели. Гарин смазал место поломки мазью Вишневского и наложил бинт. На зов его никто не откликнулся. В романе «Манарага» Владимир Сорокин задает неожиданный вектор размышлениям об отношениях человечества с печатным словом. Похожие торренты Автор Ответы Просмотры Последнее сообщение Проверен в форуме , Размер: 245. Ехать было по-прежнему тяжело. Зато его жена, тихо до этого сидевшая с вязаньем в дальнем углу за ситцевой занавеской, заворочалась, выглянула, показывая свое широкое, ничего не выражающее лицо, уже успевшее осточертеть доктору за эти два часа ожидания, пития чая с малиновым и сливовым вареньем и листания прошлогодней «Нивы»: — Михалыч, нешто Перхушу просить? Саме в цей час, час Відродження Святої Русі, загострилася боротьба з ворогами не тільки зовнішніми, але й внутрішніми. Главный герой повести «Метель» приходит на станцию, чтобы взять лошадей, но их нет, и ему предлагают обратиться к хлебовозу Перхуше, у которого имеется самокат — специальное транспортное средство, в которое запряжены 50 лошадей. У хлебовоза в сенях пахло почему-то пасекой — ульями, пергой и воском.

Под обложкой есть ссылка на страницу скачивания книги. Кто такие витаминдеры, живущие своей особой жизнью в домах из самозарождающегося войлока?

Название книги: Метель - И чем закончится история одной поездки сельского доктора Гарина, начавшаяся в метель на маленькой станции, где никогда не сыскать лошадей?

Что за странный боливийский вирус вызвал эпидемию в русском селе? Откуда взялись в снегу среди полей и лесов хрустальные пирамидки? Кто такие витаминдеры, живущие своей особой жизнью в домах из самозарождающегося войлока? И чем закончится история одной поездки сельского доктора Гарина, начавшаяся в метель на маленькой станции, где никогда не сыскать лошадей? Повесть Владимира Сорокина не только об этом. Поэтичная, краткая и изысканная «Метель» стоит особняком среди книг автора. Подобно знаменитым произведениям русской классики о путешествии по родным просторам, эта маленькая повесть рисует большую картину русской жизни и ставит философские вопросы, на которые не дает ответа. Покойник спать ложится На белую постель, В окне легко кружится Спокойная метель… Александр Блок — Да поймите же вы, мне надо непременно ехать! Это вам о чем-то говорит?! Смотритель прижал кулаки к своей барсучьей душегрейке, наклоняясь вперед: — Да как же-с нам не понять-то? Вам ехать надобно-с, я понимаю очень хорошо-с. А у меня лошадей нет и до завтра никак не будет! Так кто ж знает — когда? Платон Ильич снял пенсне и уставился на смотрителя так, словно увидал его впервые: — Да вы понимаете, батенька, что там люди умирают? Смотритель, разжав кулаки, протянул руки к доктору, словно прося подаяния: — Да как же не понять-с? Отчего ж нам не понять-с? Люди православныя помирают, беда, как же не понять! Но вы в окошко-то гляньте, что творится! Платон Ильич надел пенсне и машинально перевел взгляд своих оплывших глаз на заиндевелое окно, разглядеть за которым что-либо не представлялось возможным. За окошком по-прежнему стоял пасмурный зимний день. Доктор глянул на громкие ходики в виде избушки бабы-яги: они показывали четверть третьего. А там и смеркаться начнет, понимаешь ты? Доставай мне лошадей хоть из-под земли! Если я туда сегодня не попаду, я тебя под суд подведу. Известное государственное слово подействовало на смотрителя усыпляюще. Он как бы сразу заснул, перестав бормотать и оправдываться. Его слегка согнутая в пояснице фигура в короткой душегрейке, плюшевых штанах и высоких белых, подшитых желтой кожей валенках застыла неподвижно в сумраке просторной, сильно натопленной горницы. Зато его жена, тихо до этого сидевшая с вязаньем в дальнем углу за ситцевой занавеской, заворочалась, выглянула, показывая свое широкое, ничего не выражающее лицо, уже успевшее осточертеть доктору за эти два часа ожидания, пития чая с малиновым и сливовым вареньем и листания прошлогодней «Нивы»: — Михалыч, нешто Перхушу просить? Смотритель сразу пришел в себя. Смотритель зашаркал к конторке: — Ежели он не у дяди в Хопрове, можно и упросить… Подойдя к конторке, он снял трубку телефона, крутанул пару раз ручку, распрямился, упершись левой рукой в поясницу и вытягивая вверх плешивую голову, словно желая вырасти: — Миколай Лукич, Михалыч тревожит. Скажика, что наш хлебовоз к вам сёдни не проезжал? Куда ж нынче ехать, тут нет возможности никакой, а как же. Он осторожно положил трубку на рычажки и с признаками оживления на неряшливо выбритом, безбородом лице мужчины без возраста зашаркал к доктору: — Стало быть, сёдни наш Перхуша за хлебом в Хопров не поехал. Здесь он, на печи лежит. А то он как за хлебом поедет, так сразу мимоездом — к дяде. А там — чай да лясы-балясы. К вечеру токмо нам хлеб и привозит. На них потом и вернетесь. Доктор закурил, выпустил дым: — И где этот твой хлебовоз? На зов его никто не откликнулся. И тут же встала, зашелестела по полу юбкой, вышла. Доктор подошел к вешалке, снял с нее свой долгополый, тяжелый пихор на цигейке, влез в него, надел широкий лисий малахай с охвостьем, накинул длинный белый шарф, натянул перчатки, подхватил оба саквояжа и решительно шагнул через порог распахнутой перед ним смотрителем двери в темные сени. Уездный доктор Платон Ильич Гарин был высоким, крепким сорокадвухлетним мужчиной с узким, вытянутым, большеносым лицом, выбритым до синевы и всегда имевшим выражение сосредоточенного недовольства. «Вы все мне мешаете исполнить то очень важное и единственно возможное, на что я предопределен судьбою, что я умею делать лучше всех вас и на что я уже потратил большую часть своей сознательной жизни», — словно говорило это целеустремленное лицо с большим упрямым носом и подзаплывшими глазами. В сенях он столкнулся с женой смотрителя и Васяткой, сразу забравшим у него оба саквояжа. Платон Ильич вышел на воздух, щурясь. Было слегка морозно, пасмурно; слабый, но не утихший за эти три часа ветер по-прежнему нес мелкий снег. Васятка поставил саквояжи на лавку, вделанную в крыльцо, скрылся в сенях и вскоре вернулся в коротком полушубке, валенках и шапке, подхватил саквояжи, затопал с крыльца по наметенному снегу: — Пойдемте, барин. Доктор двинулся за ним, дымя папиросой. Они пошли по заметенной, пустой деревенской улице. Снегу навалило, подбитые изнутри мехом докторовы сапоги проваливались почти вполголенища. «Метет… — думал Платон Ильич, торопясь докурить быстро сгорающую на ветру папиросу. Медвежий угол, да и только: никогда зимой здесь не сыскать лошадей. И станция порядочная, и дорога широкая. Теперь хлебай тут киселя…» Васятка бодро месил снег впереди, помахивая одинаковыми саквояжами, как баба ведрами на коромысле. Пристанционное поселение хоть и именовалось деревней Долбешино, но на самом деле было хутором из десяти дворов, разбросанных неблизко один от другого. Пока по запорошенному большаку дошли до избы хлебовоза, Платон Ильич слегка припотел в своем длинном пихоре. Возле этой старой, сильно осевшей избы все было заметено и отсутствовали следы человека, словно в ней и не жил никто. И только из трубы ветер рвал клочья белого дыма. Путники прошли сквозь кое-как огороженный палисадник, поднялись на заметенное, накренившееся вбок крыльцо. Васятка толкнул плечом дверь, она оказалась незапертой. Они вошли в темные сени, Васятка наткнулся на чтото, сказал: — Ох ты… Платон Ильич с трудом различил в темноте две большие бочки, тачку и какой-то хлам. У хлебовоза в сенях пахло почему-то пасекой — ульями, пергой и воском. Этот летний, милый запах никак не вязался с февральской метелицей. С трудом пробравшись к обитой мешковиной двери, Васятка отворил ее, прихватив один из саквояжей под мышку, шагнул через высокий порог: — Здравствуйте вам! Доктор вошел за ним, уклонившись от притолоки. В избе было чуть теплее, светлее и пустынней, чем в сенях: горели дрова в большой русской печи, на столе одиноко стояла деревянная солонка, лежала коврига хлеба под полотенцем, темнела одинокая икона в углу и сиротливо висели вставшие на половине шестого часы-ходики. Из мебели доктор заметил лишь сундук да железную кровать. Павел Ильич подошел к печи: — В Долгом эпидемия, мне непременно надо быть там сегодня. Завчера на поште в Хопрове говорили.